Ева Дудорга

Родилась в 1958 году д. Романовичи Гомельского района. Окончила Минский институт культуры.

Прозаик. Пишет на русском языке. Член ОО «Союз писателей Беларуси».

В книгу «Народная духоўная спадчына Гомельскага раёна» (Гомель, Полеспечать, 2007) вошли её рассказы фольклорно-этнографической тематики.

Автор повести «Наследница». Журнальный вариант был опубликован в журнале «Нёман» в 2007 году. Отдельной книгой повесть вышла в 2008 году. С повестью, в 2009 году стала лауреатом III областного литературного конкурса им. К Туровского.

С 2008 года Ева Антоновна - руководитель литературного объединения «Пралеска». Составитель коллективного сборника «Пралеска» (Гомель, 2010).

 

Рассказ «Дождливый зал ожидания» вошел в сборник прозы «Самая чароўная кветка» (Мiнск, Мастацкая лiтаратура. 2010).

Рассказ «Если разлюбит, если забудет …» вошел в сборник «Самотная зорка Венера» (Минск, Маст.лит., 2012).

 

Хобби – фотография. В 2009 году осуществлен авторский проект – издание фотоальбома «Вчера. Сегодня. Навсегда», который приурочен к Году родной земли и издан при финансовой поддержке Гомельского райисполкома. В альбоме представлены около 100 видов её малой родины – деревни Романовичи.

В 2005 году создан сайт для женщин «Душегрейка».

С 2014 года работает новый авторский сайт «Душегрейка».

---

 

 

ДВА САПОГА – ПАРА
        
– Ну, Змитро, давай навыпередки!
– Ага, щас! Только лапти сыму.
Заслышав боевую перекличку дедов, дети, чуток помедлив, рванули к
кусту сирени, за которым пряталась лавочка. К ней помаленьку докалды-
бали старички на вечерние посиделки. Но ребята пока не были уверены,
что можно показаться сразу, и, чуть пробежав вдоль забора, брякнулись в
теплую пыль и остальной путь проделали по-пластунски, смешно оттопы-
ривая тощий зад. Дети затихли и только выжидали момента.
– Ну ты и лапотник... И когда ты его уже выкинешь? Ты еще милостыню
пойди собирать. С торбой.
– Лапотник... Да у меня такие боты стоят, что тебе, Кузя, и не снились!
– Боты? Аж два? Ты ещё скажи, что до войны их купил. Шкап сгорел, а
боты спаслись? Голова два ухи – а в голове мухи!
– Не твоё дело. Стоят – и всё тут, – беззлобно огрызнулся Змитро.
– Ладно, не злись, Митька. И без твоих сапог сегодня муторно...
– И мне тяжко, Кузя. Завтра война начнётся...
Старики замолчали и только вздыхали время от времени.
Змитро с Кузьмой, два сухоньких старичка, оба белые как лунь, не из-
менив традиции, пришли на вечерние посиделки – солнышко проводить и
покалякать о том о сём. Притихшие пацаны были сильно удивлены затя-
нувшимся молчанием. А деды, которые любили обсудить всё, что видели
в округе, сегодня молчали. Их не занимал ни новый забор у Маруси, ни тот,
кто на правах очередного хозяина этот забор справил. Раньше бы они от
души порассуждали и о том, сколько у Маруськи этих бесплатных работни-
ков перебывало, и о том, как долго пробудет в хозяевах этот.
Равнодушно смотрели они на серебро на воде и на цаплю, которая ме-
ряла своими длинными ногами берег реки. Уже кузнечики начали свою пе-
рекличку, во дворах лениво перебрехивались собаки, а деды всё молчали.
тетрадь
Вечер потихоньку вступал в свои права. Обострились, как перед дождём,
все запахи; лёгкий ветерок время от времени приносил медовый аромат.
Липа, как девица на выданье, надела свой лучший наряд, и вот-вот, каза-
лось, убежит за околицу водить хоровод.
Молчание затянулось... Уловив смену настроения стариков, дети по-
тихоньку поднялись и осторожно, по одному, вышли из-за кустов, уселись
на траву рядом с основательной, из морёного дуба, лавочкой. Уже никто и
не помнил, кто её смастерил тут, на высоком берегу, с которого открывался
красивый вид на реку и заречный простор.
– Война... – первым очнулся Кузьма. – Уже завтра...
Он дотронулся до белобрысой макушки Васьки, внука Кузьмы, который
на правах родни всегда садился между стариками. Мальчишка странным
образом смахивал и на второго деда.
– Война... – шёпотом повторили дети и совсем притихли.
Змитро стянул картуз и, тяжко вздохнув, вытер им сухие глаза.
– А через три дня, Кузя, я стану сиротой...
Деды опять замолчали, и в их выцветших за многие лета глазах колы-
хался то ли закат, то ли пламя пожаров полувековой давности.
– Война... Тока хату справили. Помнишь, Кузьма, нашу пятистенку?
Новая, высокая, на крыше конек... Да-а-а... Настоящий. Не нонешние, а
как положено – с конской мордой. И я помогал тяте резать. А гонт на на-
шей крыше сиял как медом намазанный. Только обживать стали. Радова-
лись...
– Помню. И наличники ваши, с птицами, хорошо помню. Поглядывал я
на ваши окна.
– Завидовал, поди, на чужие хоромы, – хмыкнул Змитро.
– Добрая у вас хата была, но не в хоромах дело... А в том, кто за теми
стенами хоронился. А я ж чуть погодя собирался сватов засылать к вашей
Алёнке...
– Да ты что, Кузя! А чего молчал?..
– Так я ж не знал, кого Алёна выберет... Меня – или этого... чубатого
землемера. А после... Мить, о чем было после говорить? Вашу ж хату пер-
вую в селе и разбомбили. Видно, на ваш медовый гонт и слетелись!
– И я б там был, кабы не пошел в ночное – коней пасти. Гады... Но-
чью... – Змитро стукнул ладонью по лавочке. – Спали ж все. Батя, мам-
ка, Алёнка... А помнишь нашего Федьку? Смешной такой был, конопатый.
Только говорить стал...
– Федька? Нет, Федьку не помню. А вот Алёну – до сих пор помню...
Змитро поперхнулся и сипло закашлялся.
– Хлопцы, – Кузьма глянул на притихших детей, – быстро слётайте за
водой!
Те подхватились и понеслись к колодцу.
– Алёну он помнит... А что ж ты, гад, мою Галю к рукам прибрал?..
– А с чего это она твоя была? – Кузьма от удивления аж привстал. – Она
тебя даже на фронт не провожала.
– А, – Змитро махнул рукой. – Посварились мы. Обидел я её...
– А с фронта чего не написал? Не помирился? Ждал чего?
– Дурак потому что. Думал, вот вернусь с орденами – она и простит...
– Точно, дурак ты, Митька! И сапоги тому доказательство.
– А ты шибко умный! – Змитро зло глянул на дружка и потряс в воздухе
палкой. – Но я тебе скоро обратное докажу!
– Ты чего это вскипел? – Кузьма удивлённо посмотрел на соседа. – Чего
ты?
Прибежали дети с двумя кружками воды. Последним приковылял Вась-
ка – его ступня была завязана тряпицей. Деды, забыв о воде, всполоши-
лись.
– Васятка, что с ногой? – Змитро попытался встать.
– На стеклине резанул. Заживет, я подорожник приложил, – мальчик
старался выглядеть взрослым и беззаботным, но было видно, что ему
больно. Он опять устроился меж дедами и время от времени поглаживал
пораненную ногу.
– Куда ж денется... До свадьбы заживёт, – Кузьма притянул к себе Вась-
ку и поцеловал в макушку.
От такого обилия внимания мальчишка на время забыл о ноге.
– Дед, – Вася повернулся к Змитру, – расскажи про самураев!
– Про самураев? Не помню, внучок. Забыл.
– Так не бывает. Вчера помнил, рассказывал, а сегодня забыл. – Васька
хмыкнул и удивленно посмотрел на ребят, призывая их на помощь.
Дети согласно закивали. Им было непонятно, как можно что-то забыть
за одну ночь.
– Бывает...
Старики смотрели на огромное закатное солнце, которое начало пла-
виться и растекаться по горизонту, на тучу, которая потихоньку поднима-
лась над соседним селом и занавесила уже полнеба. Свежий ветерок при-
нес запах дождя.
Змитро ткнул кием в подтаявшее светило.
– Вот, перед тем как кинуться под наши танки, самураи повязывали го-
лову белой лентой с нарисованным солнцем. Идет он на тебя – глаз не
видно, лицо каменное, а на лбу – красное пятно. Как будто его уже убили,
а он идет... Жутко было. Промеж себя мы звали их «живые мертвецы»...
Дети аж вздрогнули от последних слов. Они оглянулись на темноту, ко-
торая притаилась в глубине кустов. Младшие подвинулись ближе к стари-
кам и подобрали под себя ноги. Только Ваську испугать было не так про-
сто.
– Подумаешь – мертвецы! – он аж вскочил, но тут же, ойкнув, сел. – А с
красной точкой целиться даже лучше. Как по мишени. Да, хлопцы?
Ребята согласно закивали.
– Ух ты, ворошиловский стрелок!.. Целиться ему лучше, – заступаясь за
соседа, хмыкнул Кузьма. – А ты знаешь, как это тяжело – у человека жизнь
забрать? И не верьте тем, кто брешет, что на войне не страшно. Мы войну
тетрадь
прошли. Знаем. Не по штабам сидели.
– Это точно. – согласился Змитро.
– Ну всё, хватит на сегодня баек-бабаек. Геть домой – а то дождём уже
пахнет! – Кузьма взялся за кий.
Но Змитро только головой мотнул:
– Бегите, дети, а мы с соседом еще трошки посидим, покалякаем...
Дети согласно кивнули и не спеша, потому что Васька прихрамывал,
пошли по домам.
Деды сидели на разных концах лавки и напряжённо молчали. Резкий
порыв ветра взлохматил бороды и заставил поплотнее натянуть картузы.
Небо прошила молния, но гром пророкотал только спустя время. Гроза
хозяйничала ещё далеко.
– Гроза будет, – разорвал молчание Кузьма.
– Будет... – повернувшись к соседу, многозначительно ответил Зми-
тро.
– Митька, что ты хочешь сказать? Не тяни уже, давай!
– И скажу, Кузя. Давно надо было сказать. Пятьдесят годков молчу.
– И об чем ты столько молчишь? Язык же тебе на фронте не оторвало.
– Об чём... Во, гляди: туча, как злодей, по небу ползёт и ещё трошки – и
солнце скрадёт. Так и ты, Кузьма, – чужое захапал.
– Я у тебя ничего не крал. Взял то, что само в руки пришло.
– Так, значит, Галя сама к тебе пришла и сама от тебя детей нарожала?
Так, что ли? И пока я с японской вернулся – так уже и брать некого? Уже не
моя Галка, а Кузьмиха? Быстрый ты!
– Да где ж быстрый... На тебя похоронка пришла весной сорок пятого,
так?
– Ну.
– Пришла твоя похоронка, Змитро, а отдавать кому? Ни хаты, ни мам-
ки... Так она у Гали и осталась. Она ж поштаркой работала. Она её за
божницу и положила. Считай, она тебя там, за иконами, и похоронила... Я
потом видел там твою похоронку.
Кузьма поплотнее запахнул безрукавку. Стало совсем свежо.
– А меня, Мить, списали подчистую на Спаса. Да-а-а... Досталось нам
в Польше. От Вислы до Одера мы так пёрли, так пёрли... День и ночь шли.
По 20 километров в день шпарили. Считай, к смерти своей бегли. Скока
там бойцов полегло – не считано... На Одере меня и накрыло. Думал, там
и закопают. Но спасибо сестричке – выволокла из воды. Бегом перетяну-
ла жгутом ногу – и передала на руки санитарам-носильщикам. А потом в
операционной подровняли мои лохмотья – и в тыл. Полгода по госпиталям
провалялся...
Кузьма понурился. Потёр правое колено. Помолчал.
– И домой я попал только к Михайлову дню...
– И давай мою девку окучивать!..
– Что ты заладил – мою, мою... Не было тебя, Змитро, – погиб ты!
Смертью храбрых.
– Писаря того расстрелять мало! – Змитро стукнул палкой.
– Писарь ему виноват... Там такое творилось!.. А вот чего ты Гале за
всю войну ни одного треугольничка не прислал? Руки ж тебе не поотрыва-
ло!
– Не любил я писать... Зато ты, Кузя, рукастый. Раз, два – и расписал-
ся!
– Э, нет... Жить к ней я пришёл только перед зимним Миколой. Знаешь,
Митька, если б ты раньше меня вернулся – она б за тебя пошла. Она в
лице менялась, когда про тебя заговаривали... Жалко глядеть было.
– Жалельщик нашёлся! – Обычно спокойный Змитро разнервничался.
– Я там Маньчжурские сопки брюхом ровнял, а потом по госпиталям своё
отлеживал... А ты тут двух девок ей сладил!..
Змитро опять стал пристукивать кием по земле.
– Не серчай, Змитро... Когда то было...
– Гад ты, Кузя, да и всё! Алёнку он до сих помнит. Сказочник... А когда я
вернулся в сорок седьмом – ни двора, ни кола. Ни мамки, ни девки...
Змитро отодвинулся. Опять сипло закашлялся – как будто ему не хва-
тало воздуха. Но Кузьма придвинулся ближе и дёрнул друга детства за
рукав.
– Я гад? А сам?..
– А что сам? – Змитро испуганно посмотрел на друга. – Ладно, Кузьма...
Пошли по домам.
Змитро сделал попытку встать, но Кузьма перегородил палкой дорогу.
– Сиди. Резговор еще не окончен.
– Да ладно тебе. Хватит уже своим костылем махать. Кто старое по-
мянет, тому глаз вон!
– А ты мне тут не ладняй! – Кузьма погрозил другу кием. – Ещё и без
глаза меня оставь. И так калека...
– Ага, калека... – Змитро нервно рассмеялся. – Этим и Галю мою взял.
Обжалелись оба. Ну, расскажи-ка, кто кого больше жалел?
Кузьма аж привстал, опершись на палку.
– Правды хочешь, Митька? Думаешь, я не знал, что Ваньку Галя от тебя
принесла?
Тут и Змитро встал, опершись на спинку лавочки и на свой кий. Старики
стояли друг против друга, вцепившись в свои палки. Со стороны казалось,
что они изготовились к драке. Кадыки ходили ходуном, а косточки пальцев
аж побелели. Но силы вдруг оставили стариков, и они разом осели на лав-
ку.
Напряженная тишина, прерываемая недовольным ворчанием грозовой
тучи, повисла над дедами.
– Так ты знал?.. – сипло спросил Змитро.
– Не сразу... У нас же в роду все черноглазые да кучерявые. А тут...
Белобрысый да сероглазый, – вполголоса ответил Кузьма.
– Галя призналась? – ещё тише спросил Змитро.
– Да чего спрашивать было... Она и так после этого молчки жила. Вина
её давила. Может, оттого и померла рано...
– Ты прости нас, Кузьма, – уже шёпотом, низко склонив голову, пови-
нился Змитро.
– Бог простит...
Деды замолчали. Гром рокотал уже совсем близко, время от времени
на землю падали крупные капли дождя. Но куст сирени укрывал их густой
листвой, и, казалось, старики совсем забыли о застигшей их грозе.
– А знаешь, Змитро, – не поворачиваясь, начал Кузьма, – неправильно
я жизнь прожил... Навыворот. Всю жизнь думал, что Алёнку любил... Всё
назад глядел, а не вперёд... А я ж её давно не помню. Глаза помню, косу
помню, а всю – нет... Рассыпается образ на отдельные кусочки. Нет пор-
трета. Вот и Галю оттого не полюбил... Да и она меня не любила. Жале-
ла... Да, жалела. Девок мне нарожала, а я так хлопца хотел!.. И когда Галя
принесла Ваньку, я так обрадовался... Даже когда понятно стало, что он
не мой, – виду не подал. Боялся слово сказать. Боялся, что она с дитями к
тебе уйдёт. А кому я нужен буду...
Змитро похлопал соседа по руке.
– Что ж теперь... Ничего уже исправить нельзя...
– А ты честнее меня оказался... Один прожил, бобылём... Счётики под
мышку – и в конторку. И бабы ж к тебе сами во двор шли, а вот – не женил-
ся. Спасибо тебе, Змитро, что Галю со двора не свёл... Но сына я б тебе
ни за что не отдал! Нет! Мой Ванька. Я вырастил.
– Ну-ну... А ничего что он ко мне заходит? Помогает.
Кузьма пожал плечами.
– Ну, помогает... Он добрый. Всем убогим помогает.
Змитро недобро покосился на соседа.
– А хочешь Кузя мою правду? Ванька знает, что я – его батька!
Кузьма аж покачнулся.
– Змитро, не надо...
– Ты ж тоже правды хотел, Кузя! Дык на!
– Я уже ничего не хочу, Митька. Ни-че-го...
Вот и поговорили... Старики понурились и только вздыхали. А гроза как
полновласная хозяйка прошлась по траве, стряхнула пыть с листьев, за-
гнала воробьев под крыши и приготовилась к генеральной уборке.
– Пошли домой, сосед, пока не поздно. Щас линёт!
И друзья детства, поддерживая и помогая друг другу, поднялись с ла-
вочки и покалдыбали домой. И тут хлынул не просто дождь, а ливень.
Тёплый летний ливень. Он и скрыл слёзы, которые катились по щекам
стариков. И шли они, опираясь на костыли, как два подраненных журавля.
Правая нога Кузьмы осталась в Польше, левая Змитра – в Манчжурских
сопках. А на мокром песке оставались следы, словно человек очень широ-
ко шагал. Правду говорят – два сапога пара.
Жизни их так тесно свились в единый узел, что уже и не понять – кто
прав, кто виноват... И в чём... И виноват ли?..