Атрушкевич Александр Михайлович
Родился 21 мая 1948 года в г. Гомель. Окончил ГГУ.
Поэт. Прозаик. Драматург. Автор книг «Дорожками старого парка», «Четыре времени трудов», «Роза Азора», «Зори ветра», «Мирали», «Камушки».
Член СП Беларуси. Живет в Гомеле.
СМЕНЩИК ЗАХАРОВ
После окончания Великой Отечественной
войны прошло уже 20 лет, а рабочих рук, в
связи с упадком рождаемости, в стране не
хватало. Весь людской резерв, от мала до
велика, был промышленностью востребован и напрямую подключён к вос-
становлению народного хозяйства. С 16 лет я работаю на заводе токарем,
копейку в меру сил зашибаю. Станок громадный, а я ещё мелковат, с трудом
до ручек дотягиваюсь. Безвыходное положение? Как бы не так! Беру поддон
строительный, к нему прибиваю ножки. И что? Вопрос решён. Все рычаги
управления, как говориться, под рукой.
Задание моё производственное непростое – стране нужны гайки, я их и
точу. А другой токарь, комплектуя пару, болты из стального прутка изготав-
ливает. Гайка маленькая, всего-то финтифлюшка с резьбой. А болт – вещь
солидная, здесь уже третьим разрядом не обойдёшься, настоящее мастер-
ство показать надобно. Затем, как составляющие мы с напарником наточим,
за дело берутся слесари-сборщики, они требуемую детальку вмиг болтом и
гаечкой, куда надо прикрутят.
Лично я с самого раннего детства, думать над всем видимым и слыши-
мым привык и потому, даже став членом профсоюза работников тяжёлого
машиностроения, процесс этот ни на минуту не прекращал. И вот запала мне
в голову такая сугубо практическая задача: «Сколько требуется гаек за месяц
наточить, чтобы мою фотку на Доску Почёта повесили?» Тут же мечта птицей
в груди забилась: стахановцем стану, а отец и мать будут этому факту радо-
ваться и, соответственно, сыном-героем гордиться. Таким образом я их от-
благодарю за моё рождение. А у токаря слово с делом никогда не расходится:
решил – считай сделал.
Но однажды смотрю: что-то станок мой уменьшился в размерах. Что за
дела такие непонятные? Что за чудеса? Быть того не может, чтобы металл
подвергался усушке. Но анализ ситуации всё поставил на свои законные ме-
ста – усушка и утруска больше годятся в отношении к продовольственным
товарам, а в нашем случае они явно лишние. Оказывается, я просто слегка
подрос – в индивидуальном порядке набрал в актив не только профессио-
нального мастерства, а и свои физические параметры улучшил: прибавил и в
росте, и в весе. Чтобы уравнять шансы человека и механизма, немного подпи-
лил у поддона, на котором я у станка стою, ножки. Дисбаланс ликвидирован.
Затем перехожу к главному вопросу: прикидываю начерно, каким образом
мне количество выточенных гаек в процентном отношении увеличить. С пято-
го класса имел я среди вредных привычек одну довольно весомую: курение
папирос. Решаю: ради Доски Почёта, то есть моего портрета на ней, время,
отведённое на курение пустить на точение. И вы не поверите, но факты в
один голос свидетельствуют – выработка тут же увеличилась, чуть ли не в два
раза. Но и после такого рывка мысленный процесс я не прекращаю, а как бы
даже указанными успехами работу мозга стимулирую.
Рабочий молодняк, которому ещё 18 лет не исполнилось, заканчивал тру-
довую вахту на два часа раньше, чем кадровые рабочие. Я, призвав совесть в
советчики, из времени отдыха девяносто минут прибавляю к своей укорочен-
ной смене. Количество выточенных гаек, согласно новому графику, выросло
на добрые 150 %. В душе чувствую себя стахановцем, только одна незадача
на пути: профсоюз мои успехи ещё в нужной мере не оценил, звание передо-
вика присваивать не торопится.
Подходит как-то ко мне мастер и лисой хитрющей, втирается в доверие:
– Ты,– говорит он,– чего чудишь? Чего воду, дурило, мутишь? Уже склад
этими чёртовыми гайками под самую крышу забит, а ты всё процент выра-
ботки наращиваешь. Поначалу подумай хорошо, а потом, что надумал – не
делай. Голова у тебя ещё слаба для самостоятельных решений. Сменщик
Захаров тобой недоволен.
Оказывается, вышеупомянутый Захаров под мои гайки болты точит. Рабо-
та куда как квалифицированная, во всех отношениях нужная для станкостро-
ительного производства, но… Узнав про мои успехи, сменщик, не выдержав
пролетарской конкуренции, впал в депрессию. В те, уже далёкие от сегод-
няшнего дня времена, даже люди интеллигентные про психоаналитика не то,
что не знали, а о его существовании даже не догадывались. А у рабочего
человека данное состояние духа – имеется в виду упадок настроения – вело
прямиком к винному прилавку. Неприятность такая образовалась, что хуже
не придумаешь. Гаек, как мастер сказал, по это самое дело, а болтов… кот
наплакал. Тут же начались проблемы со сборкой станков – гайки есть, а куда
их крутить неясно.
Мастер опять ко мне с претензиями:
– Не мудри,– говорит,– кадило тебе в душу. Не рвись, чудный ты человек,
поперёд батьки в пекло. Поостынь головой…
Вы слышите: это он меня решил жизни учить, в процентном отношении,
не побоюсь сказать, без пяти минут героя труда. А слова его, нецензурного
характера, я даже пересказывать вам не стану – не к лицу рабочему классу
данными фразами друг друга укорять. Ладно, запомним на будущее… Таким
образом, выстроенную интригу я вмиг, как орех раскусил, производствен-
ные дрязги по деталям разобрал. Оказывается, что мастер цеха Мадорский,
объединившись с токарем пятого разряда Захаровым, занимается распитием
спиртосодержащих напитков, а именно, плодово-ягодного вина. Данная ак-
ция осуществляется в рабочий перерыв и часто даже после трудового дня. И
такое вызывающее поведение этой парочки для второго механического цеха,
оказывается, не секрет. Выпиваешь – выпивай на здоровье, но по знакомству
дружка на Доску почёта не вешай. А Захаров, можно сказать, с рождения на
этой доске прописан. Кто ему место тёпленькое обеспечил, вы, конечно, уже и
сами догадались. Я весь день-деньской точу гайки, а сменщик время рабочее
не то в отгуле, не то в загуле проводит. Местком, опять же сволочь порядоч-
ная, как воды в рот набрал, профсоюз наш здесь вроде как сбоку припёка. А
мастер Мадорский своего собутыльника перед общественностью выгоражи-
вает: мол, нервный срыв токаря Захарова вызван путаными условиями про-
изводственных соревнований. Одна из сторон постоянно нарушает рабочий
ритм. Вы, конечно, понимаете, в чей огород, вернее, в чью душу камень бро-
шен.
Нет, думаю, меня так просто в клещи не возьмёшь. Я тебе не щегол безо-
бидный. Мы сами с усами… В то же время задаю себе вопрос: а не вредитель
ли наш токарь Захаров? Не продал ли он душу проклятым империалистам за
тридцать валютных серебряников? Помню, хорошо помню, как батяня жизни
учил: «По глазам ворога не распознаешь, так ты, сынок, в корень его присталь-
ней зри. Только так, со всех сторон проверив его социальное происхождение,
правду ты и учуешь». Стал я разбираться в этой чёртовой паутине. Никак
не получается сменщика во вредители определить, никак… Просто-напросто,
понимание эстетики свободного труда хромает у него на обе ноги. Не пони-
мает товарищ истоков стахановского движения, прогресс душой не ощущает,
а, может быть, в силу малообразованности (в активе всего шесть классов), в
будущее счастье всемирного пролетариата не верит. И получается, что своей
никудышней работой он позорит не только таких героев, как Алексей Стаха-
нов и Паша Ангелина, но ставит чёрное клеймо отстающих и на авторитет
нашего второго механического цеха. С подобным положением дел мириться
нельзя, совесть не позволяет. Ладно, посмотрим, кто кого мудрее.
Подпилил я в очередной раз у поддона ножки, отказался на две недели от
обеда, да как ахну выработкой по всей их дутой нормировке… Гляжу: засуе-
тились руководящие кадры, как жуки врассыпную бросились…
Прибежал начальник цеха:
– Ты,– говорит он, добавив не совсем хорошее слово,– в своём ли уме?
Ты, удод паленый, месячную норму выделенного нам металла за неделю на
свои долбаные гайки перевёл. Ты своими неумными поступками лучшего ра-
ботника, можно сказать, в запой определил. Мы, в профкоме посовещавшись,
решили Захарова на лечение в санаторий направить. Ты этого хотел? Ты это-
го своим поведением добивался? Слушай сюда: цеховая комиссия тебе чет-
вёртый разряд раньше срока присвоит, только умерь пыл. Живи, как люди.
Постоял возле моего рабочего места, посмотрел, как у станка барабан на
максимальных оборотах лихо крутится, и спрашивает:
– Ты выпиваешь?
Я отвечаю прямо, как привык:
– Отродясь этой гадости в рот не брал. Жизнью не приучен к подобного
рода проведению досуга. Потому выпивать – не выпиваю и другим не советую,
но в возможности бранное слово к месту употребить себе не отказываю.
Начальник цеха уже не мне, а мастеру Мадорскому говорит:
– Вот он, корень зла. Вот она – первопричина причин. Здесь, конечно, хо-
чешь – не хочешь, а головокружение от успехов нагрянет. Что делать будем,
Гриша?
А Гриша, он же мастер Мадорский, отвечает:
– Клин клином вышибают. Переведём его на болты. Пока технологию осво-
ит, положение с дисбалансом крепежа, возможно, и выправим.
Чуяла кошка, чью мышку съесть надумала. Чуяла. Я тут же смекнул, да и
вы, наверное, уже догадались, зачем и к чему он словцо «возможно» в оборот
ввернул? Догадались? А потому он эту часть речи в разговор производствен-
ный вставил, что знал – я от задуманного не отступлюсь. Характер такой у
меня к тому времени выработался – ни шагу назад.
Папа – партиец, большевик до мозга костей, и я всеми чертами и фибрами
души в него. Понял я чётко одно: тебя в гроб, красной материей обитый, по-
ложат, рукой махнут: мол, конец ему… Запевай поминальную про вихри враж-
дебные… А ты из могильного пенала подымайся, венки все эти, розами рас-
цвеченные, в сторону отбрось, скорбящих тоже, не стесняясь обстоятельств,
куда надо пошли да быстрей к станку. Выработку достойную, хоть кровь из
носу, а к концу смены организуй.
Не откладывая дела в долгий ящик, принимаюсь за экстренное точение
болтов. Ещё посмотрим, кто кого… Посмотрим, на чьей стороне правда-
матка…
Теперь несколько слов о сменщике по фамилии Захаров. Товарища этого,
уж так карты легли, живьём никогда не видел. Я ушёл, он пришёл… Потом
наоборот, я на смену заступил, а следов сменщика даже ищейкой не высле-
дишь. То в отгуле, то в прогуле. Я хоть возрастом ещё мал, но понимаю: у
каждого своя жизнь. Наша задача – в стахановцы выбиться. Потому ни се-
кунды не медля, плюнул на ладонь, к мозолям не привыкать, да быстрей за
работу – согласно производственному чертежу точу болты. После смены иду
прогуляться мимо Доски Почёта, привычка у меня к тому времени подобная
выработалась, глаз скошу, и вижу: портрет Захарова как висел, так и висит,
моего нет. Несправедливость? Вопиющая! Рука руку моет… Всё это началь-
ство, на проверку, одна шайка-лейка.
В первый день точения болтов, сознаюсь, дал маху – как оказалось, на
семидесяти семи не в ту сторону резьбу нарезал. Нервы и у меня, оказыва-
ется, не всегда спокойны. А что это значит? Хуже ситуацию не придумаешь:
продукция направляется прямиком в брак… Тут ещё, беда одна не ходит, ре-
зец отрезной полетел… А мастер Мадорский, тот своего не упустит, девча-
там в инструменталке строго-настрого приказал: «Кулибину нашему, мать его
промать, нового инструмента ни под каким предлогом не выдавать. Обойдёт-
ся…»
А я, ведь вы уже в курсе моего характера, не лыком липовым шит. Я удары
судьбы стойко держу… Не даёте новый резец? Ну и… болт вам в одно ме-
сто! Мишаня подсобником трудовую вахту в кузнечном цеху несёт, за бутылку
червивого тебе хоть чёрта в ту же секунду доставит. Проблемы только для
туго думающих людей актуальны, а ежели голова работает, то… и выработка
растёт как на дрожжах.
К концу месяца опять непонятки наметились. Когда меня на болты броси-
ли, напарника, как вы помните, обязали гайки точить. Но оказалось, производ-
ство данных элементов ему сильно не по душе. У Захарова, понимаете ли,
принципы: «Для квалифицированного рабочего данное задание – это чистого
вида оскорбление. Вроде потери девушкой чести». Сказал он данные слова
и тут же оставил рабочее место. Опять нервы свои позиции сдали. В итоге: у
сменщика нервы не на том месте, а у меня в плюсах 300% выработки.
Прибежал мастер:
– Всё, лихач, доигрался… Глуши машину… Стальной пруток в цеху кончился…
Говорит складно и сладко, а по глазам вижу – врёт. Здесь не надо быть экс-
трасенсом, достаточно знать, что пруток в углу цеха под брезентом от чужого
глаза начальство прячет. А этот чужой глаз на проверку оказывается всевидя-
щим оком рабочего класса. Так я в заявлении и написал. А его, заявленьице-
то наше, не по инстанциям послал юлой крутиться, а прямиком в Отдел борь-
бы с хищениями и спекуляцией. Куда же ещё боль души выплеснуть?
Что тут началось, словами не расскажешь, буквами не опишешь… Ма-
дорского в воровстве уличили, оказывается, он из заводского металла налево
и направо шестерни для комбайнов и тракторов делал да колхозам их втри-
дорога продавал. Так сказать, незаконно обогащался. У начальника цеха нос
тоже не табаком присыпан, а в пушку увяз. А директор, который это безоб-
разие своим авторитетом прикрывал, тоже, оказывается, не на своём заслу-
женном месте. Негодяем его ОБХСС не назвал, в расхитители не записал,
но от дальнейшей работы отстранил. Мне грамоту от МВД вручили – помог
вскрыть непорядок на производстве, но в стахановцы так и не выдвинули.
Признаюсь, мне эти интриги, на проверку, до одного места. Хуже то, что к
болтам мною, в поте лица наточенным, не оказалось гаек. Как такое могло
случиться? Оказывается сменщик Захаров, долго думал… и наотрез отказал-
ся их точить. Идите, мол, вы со своими гайками к чёртовой бабушке. Да, опять
же, невезение полное: металл на заводе действительно закончился. Началь-
ство на собрании доложило: так и так, товарищи рабочие, родная Магнитка
поставлена на профилактику, домны до поры до времени заглушены. Стали
в стране нет… Врут, конечно, но попробуй их проверь-перепроверь… Где я, а
где эта Магнитка…
Завод наш станкостроительный, имени героя революции Сергея Кирова,
в это время сразу в отстающие попал: станок собрать, будь он хоть триж-
ды сверлильный или фрезерный, нет никакой возможности. Болты есть, все
склады, как оказалось, этой продукцией заполнены, а гаек к ним днём с огнём
не сыщешь. Нет гаек, хоть плач! Вы слышите? Привёл передовик Захаров
своим не вполне адекватным поведением некогда преуспевающий завод не
к желанному прогрессу, а прямиком в отстающее звено. За текущий месяц
недодали родному государству целую гору станков: может, сто, а, быть может,
и все двести. Составляющие, вроде бы, есть, а собрать не получается… Хре-
нотень явная наблюдается…
Я от подобного известия в уныние впал. «Как же так,– думаю,– ведь всю
душу в работу вкладываю…» Чтобы нервную систему в норму привести, иду
к Доске Почёта. Директора и мастера Мадорского, как диктуют обстоятель-
ства, с неё удалили, а Захарова никакая зараза не берёт. Как висел по цен-
тру в первом ряду, так и висит. Тут и у меня нервы сдали, понимать надо, не
из железа, в конце концов, нейроны скроены. Что ж, думаю, в этой ситуации
делать, что предпринять? Где в этом мире справедливость прописана? При-
дём мы, несмотря на все трудности, в желанный Коммунизм, а там всё та же
Доска Почёта со знакомыми лицами? И это, вы считаете, правильно? Это
честно? Я за последние два года три раза ножки у поддона подрезал, гайками
и болтами, образно говоря, дорогу не в рай вымостил, а прямиком в светлое
будущее. А что толку? Как были мы от него вдалеке, так по сей день землю
на старте топчем.
От тоски неизбывной решил я красного вина отведать. Будет ли польза, не
знаю, но вреда, умные люди говорят, точно не должно быть. Вино попробо-
вал, понравилось, даже очень, но мечты о лучшей жизни всё равно в стороне
не оставил.
Прогресс, пусть даже завод наш в данный момент кризис переживает,
потихоньку своё берёт. Ведь жизнь, несмотря на все коллизии, продолжает-
ся… Мастером, взамен расхитителя Мадорского, назначили в цех студента-
заочника по фамилии Андерс. Ходит, бродит меж станков, очки тряпочкой
протирает – всё ему интересно, всё в диковинку. По всему видать, хочет он
с работягами подружиться, поближе узнать душевный настрой трудящих-
ся масс, а подхода к людям не знает. Сидорок, фрезеровщик заслуженный,
скрывать правды не стал: «Хочешь поближе с производством познакомиться,
бери вина, сколько не жалко, ставь бутылки среди закуски на стол, и тут же
узнаешь, чем дышит рабочий класс». К концу смены в раздевалке весь угол
пустой стеклотарой завален, Сидорку – хоть бы хны, с него последствия гу-
лянки как с гуся вода. А студента-заочника, вернее, нового нашего мастера,
в реанимации чуть откачали… Врачи сказали, мол, совсем плох ваш Андерс
здоровьем, ещё чуток и… поминай, как звали.
Посмотрел я на это безобразие и понял, как озарение на меня снизош-
ло… Ясно понял: вакансии на Доске Почёта, и гадать тут нечего, только после
смерти дождёшься. Пока Захаров у меня в сменщиках ходит, не быть мне
передовиком. Хоть от перенапряжения у станка с ума сойди, а стахановцем
всё равно не станешь. Место занято.
Здесь Лиля – подружка моя по жизни в тот период – и говорит: «Что ты
на своих железяках зациклился? Лбом стену не прошибёшь. Посмотри во-
круг: жизнь и глубже, и шире». Поверил девушке, отчего ж не поверить? И
стали мы с ней эту глубину и ширину постигать. Жаль было производство
сиротой оставлять, сердце даже ритм на время сбило, но всё-таки ушёл я
из второго механического цеха и записался в телеграфисты. У работников
связи своя Доска Почёта в наличии есть. Сам не видел, но Лилька врать не
будет, к данному поведению не приучена. Тем более, в качестве весомого
аргумента, привела она слова дипломата Грибоедова: «Надежды юношей
питают». «Это,– говорит Лиля,– точь-в-точь про тебя писано». Возможно, за
это чрезвычайно умное высказывание коварные персы, ненавидящие умных
людей, русского посланника и убили. Ну что ж, будем надеяться на успех и с
оптимизмом заглядывать в будущее.
Заканчивая экскурс в уже канувшую в Лету историю, скажу ещё несколько
слов о моём бывшем сменщике Захарове. Встретиться нам так и не довелось,
не сложилось очное свидание. Слышал я краем уха, что разочаровался он в
токарном искусстве и по новой колее в будущее рулить решил – выучился
на продавца, да занялся чистой коммерцией. Здесь купи – там продай… Что
ж… Каждому по потребностям… Но кабы человечество вторую часть этого
чрезвычайно умного высказывания внедрило в сегодняшний день, а там гово-
риться: от каждого по способностям – то жили бы мы с вами, даже сомнения
не высказывайте, в желанной коммунистической формации. А так, имеем то,
что имеем: суету да маяту. Всю жизнь – в ожидании, всю жизнь – у запертых
ворот… Но – чего уж тут правду скрывать? – оптимизма по сей день не теряю,
надеюсь и верю, что есть ещё в этом изменчивом и зыбком мире и для меня
Доска почёта.