Ананьев Олег Валентинович
Родился 12.09.1955г. в России (с. Мордово Тамбовской области).
Поэт. Автор поэтических сборников «Несбывшиеся сны», «Исповедальный окоём», «Радуга на белых крыльях».
Лауреат Первого и Второго литературного конкурса имени Кирилла Туровского. Член Союза писателей Беларуси. Член Белорусского союза художников, искусствовед.
ОНИ КАК ЛЮДИ…
– Вииитькааа! Иди домой, я кому сказала! –
эхо разносило мамин голос на весь двор, высоко
в небо – туда, где кружили голуби, его голуби.
Всё началось с Петропавловского храма – там всегда жили дикие голуби.
Вдвоём, с младшим братом Вовкой, они поймали сеткой-садком своего перво-
го голубя, он прижился на чердаке – благо их комната в двухэтажном доме на
улице Ауэрбаха была как раз на самом верху. А голубятников в ту пору было
много – на каждую улицу порой по десять.
О любви мальчика к этим птицам вскоре узнал отец. «Вот тебе доски, иди и
сделай голубятню у нас на чердаке», – сказал Александр Кузьмич, который ра-
ботал на фабрике «Труд», возил директора на телеге. Глядя на забаву своего
сына, думал: пусть повозится с голубями – да и при деле будет, а не с дворовой
шпаной, которая может завести невесть куда.
Голубятни держали в городе не только мальчишки, но и директора, инже-
неры. Правда, вели они себя как сопливые пацаны: порой воровали редких
голубей, по ночам взламывая чердачные голубятни. Вовка за породистыми не
гонялся, ему в радость была стая сизарей. На породистых денег не было, и от
ястреба их уберечь было куда трудней: не вёрткие они.
– Вовка, да ты чё, тебе шесть лет, а ты лезешь, как слон! Давай потише, –
это они с младшеньким залезали ночью на чей-то чердак.
Витька закрывал и завешивал тряпкой слуховое окно, а потом… Пошумев
оловянной ложкой по алюминиевой миске, они срывали сизарей, а те в тем-
ноте по привычке летели в окно – оставалось лишь схватить сизаря – и дело
сделано. Тут, конечно, без фонарика было не обойтись…
Каждый день, раза по два, а то и чаще, Витька выпускал с чердака свою
стаю. Его залихватский свист оглашал двор – все невольно смотрели на паря-
щих в небе птиц, хоть на миг останавливались и любовались.
– Вить, а ты чё их так любишь-то? – спросил его как-то младший.
– Вовка, а ты хочешь в другие города и страны?
– Кто ж этого не хочет? – зашмыгал носом мальчуган. – Папка обещал, что
летом свозит нас в Минск...
– А голубь захотел – и полетел и в твой Минск, и в любой другой город. Нам
деньги нужны для поездки, а ему – только крылья, понимаешь?
Виктор оценивающе посмотрел на своего младшего, подумал: говорить – не
говорить? И всё же сказал шёпотом:
– Я вот когда держу голубя, будто кусочек неба в руках…
Посмотрел по сторонам, а потом продолжил горячо:
– А как же их не любить-то: голуби – удивительные птицы! Они как люди. Как
люди, имеют характеры: есть задиры и драчуны.
– А что-то в нашей стае давно не видно белого голубя, такого, молочной
кипени, с чёрными глазками в жёлтеньких кружочках?
– Голубка его куда-то задевалась: ястреб её схватил, что ли, может, – вот он
сидит в углу голубятни, не ест, грустит. Любовь, понимаешь...
– Он умрёт? – осторожно спросил Вовка.
– Потоскует и выживет. А вот без хозяина голубь умирает на пятый день. Без
корма и без питья.
Старшему брату приятно было, что он, как их сосед-учитель, может расска-
зывать такое, что детвора сидит раскрыв рот и слушает.
– Вы вот заметили: дашь дворовым собакам котлету – она твой лучший
друг. А голуби не такие, даёшь хлеб – не подходят, отойдешь на метр, на два
– очень осторожно начинают склёвывать. Не бывает, чтобы они полностью до-
верились, с руки поклевали, – это нужно заслужить.
Витька это заслужил тем, что кормил птенцов, а порой и уже взрослых
птиц… изо рта. Откусит хлеба, нажуёт, потом даст коснуться клювиком своих
губ – так голубь сам клюв в его рот и засовывает.
Особо полюбились голуби Софьюшке, девочке лет девяти, которая по бо-
лезни неделями не ходила в школу и скучала в безлюдном в дневные часы
дворе. Все жалели её – бледненькую, на тонких мушиных ножках, всегда уго-
щали печеньем или булочкой, а та откусывала по кусочку, а больше крошила
голубям. Родители её люди занятые: Анна Иосифовна работала библиотека-
рем, а Моисей Николаевич учил ребят в школе.
Софья эта раз увидала, как Витёк голубей кормит, будто целует их, прижала
ручонки к груди и стала умолять:
– Витенька, родненький, и я так хочу!
– Вот когда ты сама всю булочку съешь – тогда дам покормить. Ты вон какая
худышка, – повёл себя по-учительски Виктор.
Софьюшка скорей дожевала булочку, протянула ручки взять голубя.
Девочка кормила птицу из своего ротика, вытаращив глазки от радости. Ка-
залось, она впервые чувствовала себя счастливой.
Для многих этот воскресный солнечный день был последним светлым днём
в их жизни...
Началась война. Александр Кузьмич ушёл на фронт. Анастасия Сергеевна
осталась в оккупации с тремя детьми, больше всего беспокоил двухлетний
Боря. Но и он присмирел: в их доме появились недобрые дяди в военной фор-
ме, мама не переставала тяжело вздыхать, а бабка Маланья крестясь приго-
варивала: «Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой».
Всех жителей дома согнали на первый этаж. Было очень тесно: в одной
комнате жило пять семей. Мать строго приказала сыновьям:
– О голубях забыть! О том, чтобы ходить на чердак и кормить их, не может
быть и речи: вы же знаете, что немцы запретили подниматься на их этаж! – и,
вздохнув, добавила: – Да и кормить-то их, несчастных, нечем.
Виктор всё же пробрался на чердак – услышал тихое воркование, открыл
слуховое окно, но… Он понимал, что голуби не улетят: они ждали от него кор-
ма... Виктор спустился в комнату, где его ждал Вовка, обнял, усадив на кро-
вать, на которой они ютились все вместе в углу…
– Ты их видел? – шёпотом спросил тот.
– Видел, – хмуро ответил Виктор и понял, что уже надо говорить правду, – их
осталось несколько... Остальные лежат на полу голубятни.
Вовка тут же представил себе эту картину, сжал кулачки и погрозил: «Вот
папка вернётся, он немчуре покажет!»
Голубей не стало видно над их домом…
Витьку, Вовку, Серёгу, Димку и Пашку – всю дворовую братию немцы за-
ставляли чистить картошку для поселившихся в их доме солдат. После того
как большущая кастрюля был наполнена аккуратно очищенной картошкой,
ребята делили между собой очистки – немцы разрешали их взять – и несли
домой, где из них, добавив лебеды, готовили варево…
Вскоре все жители Гомеля узнали, что на фабрике «Труд» немцы устроили
тюрьму и расстреливали пленных.
Оккупанты устраивали казни для устрашения. Однажды на такое «зрели-
ще» вместе с другим согнанными со всех концов города попали и Виктор с
Вовкой. Всех выстроили плотным полукругом у виселиц. Впереди поставили
детей: чтобы им никто не заслонял эти жуткие деревянные конструкции со спу-
щенными верёвками и всё происходящее.
Из чёрных машин вывели мужчин и женщин. Их тела, в кровоподтёках и
ранах, едва прикрывали лохмотья. На груди каждого –дощечка: «Партизан»,
«Поджигатель» или «Вор». Со связанными руками, всех их заставили стать на
скамейки под виселицами, накинули петли…
Витька и Вовка стояли одеревеневшие от страха. Мать попыталась было
закрыть им глаза. Подошёл немецкий офицер, резко оторвал её руки от лиц
сыновей и, размахивая плёткой, закричал: «Смотрэть! Смотрэть!»
Сначала длинный приговор читали по-немецки, потом на ломаном русском
языке. Кто-то с петлёй на шее не выдерживал и крикнул: «Всё равно вам всем
крышка!» Защёлкали автоматы.
Мужчина, чья рука безжизненно висела вдоль тела, плюнул со словами:
«Давай, гадина! Чего тянешь?»
А вихрастый паренёк запел: «Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в
борьбе!»
Раздалась автоматная очередь. Неповешенные, но расстрелянные искорё-
женные тела обмякли. Мёртвая тишина... Все смолкли. Даже дети…
Как только казнь была совершена, немцы быстро, прикладами в спину, раз-
гоняли людей, опасаясь бунтов…
– Пацаны, мамка сказала, что брата Ивана Гусакова повесили вчера, знае-
те? – Вовка посмотрел на дворовую команду не по-детски сурово. – Хватит
нам в «войнушку» играть, надо делом заняться.
И до войны игравшие «в войну», ребята решили, что сейчас они тоже могут
как-то навредить оккупантам. Хотя всегда находились слабаки.
– Так ведь а что мы можем? У нас оружия никакого, – промямлил Серёга. –
Вот бы мину какую где достать…
– А рогатки? Вы забыли, как мы могли метко мишени поражать.
Про Вовку мать часто говорила, что у него шило в заднице, он подбивал
ребят и постарше себя на дерзкие поступки.
– И что? Немца рогаткой не убьёшь, – не унимался бояка Серёга.
– Много ты знаешь! Смотря куда ему попадёшь! Вот звездануть ему в глаз!
– Вовка храбрился и говорил так уверенно, потому что папа, уходя на фронт,
усадил их в ряд напротив себя и спросил:
– Дорогие мои мужчины, Виктор, Владимир, Борис! А вы знаете, что озна-
чают ваши имена?
Вовка посмотрел на старшего, окончившего пять классов Витьку, но тот от-
вёл глаза. А Борька сидел, испуганно смотрел на отца, понимая каким-то уго-
лочком своего маленького умишка, что вот он сидит перед ними, их высокий и
сильный папка, о чём-то говорит дрожащим голосом – а потом… потом уйдёт
на войну. Надолго. А вдруг навсегда?
– Так вот, непоседливый мой Мальчиш-Кибальчиш Вовка, не забывай: твоё
полное имя: Владимир – это значит «владеющий миром». Борька, мой ясно-
глазый бычок Борька, ты ведь Борис – значит: «Всегда борись!» Ну, а Витёк,
мой добрый мечтатель, ведь твоё полное имя Виктор – что значит чётко и ясно:
«Виктория, то есть По-бе-да!»
Мальчишки посмотрели друг на друга так, будто они увиделись впервые по-
сле долгой-долгой разлуки – и не очень-то узнают друг дружку.
– Я эти имена вам дал потому, что вы будущие мужчины, настоящие муж-
чины, которые должны владеть миром, бороться за него и побеждать! Всегда
побеждать! И это… мамку берегите: она у вас одна. Как и Родина…
Они смастерили заправские рогатки – не такие, с которыми они баловались
до войны, целясь в дворовых кошек, – покрепче, посерьёзнее. Потренирова-
лись на пустыре. Разошлись разгорячённые и довольные...
А на следующий день Вовка прицелился и сходу попал в стекло проезжаю-
щей мимо машины. Стекло разбилось. «Опель» остановился – и один из не-
мецких офицеров ретиво выскочил и ретиво побежал за стрелком – его друзья
врассыпную. Вовка забежал во двор к одной женщине – мама у неё покупала
до войны молоко. Тут немец его настиг.
– Кляйне партизанен! – закричал он и так схватил мальчонку за затылок, что
тот зашелся от боли: «Пусти, гад!»
Знал ли немец, что означает слово «гад» или догадался, что этот шустрый
отпрыск славян ничего хорошего не скажет ему, он продолжал держать маль-
чишку, как шкодливого котёнка, а правой рукой достал пистолет из кобуры и
приставил к его голове.
Тут из дома выбежала хозяйка, бросилась к немцу.
– Это же ребёнок, дитя малое, за что его, – она понимала, что не следует
тянуть ребёнка в свою сторону: немец точно разозлится и…
– Кляйне партизанен, – кричал он, упираясь дулом в висок Вовки так, что
тонкой струйкой потекла кровь из ранки.
– Нет, нет, это киндер, ребёнок, – пыталась защитить его женщина. Она чув-
ствовала, что слова «нет», «киндер» для немца ничего не значат. И тут её осе-
нило – она чётко и внятно произнесла:
– Ариец! Ариец! Ариец! Кляйне ариец!
Она была очень начитанна, эта с виду простая женщина, Мария Адамовна:
знала историю Германии и немецкий довольно неплохо.
Офицер схватил Вовку за подбородок, посмотрел на его выпученные от
страха глаза и… разжал руку, отпустил мальчонку, круто повернулся и ушёл со
двора, засовывая пистолет в кобуру.
Мария Адамовна прижала к себе испуганного Вовку, стала гладить его по
голове, приговаривая:
– Ну чем не ариец: глаза голубые, волосы как пшеница спелая, ¬– она вы-
терла подолом фартука свои глаза, продолжила задумчиво, – ну вылитый ари-
ец, а вот как он не заметил, что я вся такая чернявая, кучерявая? Знать, в
бешенстве был, – и оглянулась: не услышал ли кто…
Вовка побежал в свой двор – там сидели на жердочке, нахохлившись, как
намокшие в дождь петухи, ребята. Увидев его, они обрадовались, а самый
старший из них, Денис, обстоятельно похвалил:
– А ты здорово немцам врезал! Машина ехала, а ты всё равно сумел по-
пасть в боковое стекло! Снайпер!
Вовка стал героем для своих друзей.
Вот когда он почувствовал себя «владеющим миром». Конечно, Вовку это
вдохновило на новые подвиги. Он решил залезть в комнату, где жили немцы,
и… украсть пистолет…
Но утром немцы стали всех жителей сгонять во двор с пожитками, а потом
куда-то повели под конвоем. Мать всё время держала Вовку за руку, а Витька
держал Борю. Всех гнали в Речицу: партизаны взорвали рельсы, и поезда не
ходили. Но многие в этой мрачной колонне шептали, что это и хорошо: хоть
сколько-то ещё в пути поживут, потому как думали, что их участь одна – висе-
лица.
Сколько немцы гнали всех в Речицу, столько Вовка говорил маме, что «надо
тикать». Та, рада-радёшенька, что избежала вместе с детьми расстрела, ста-
ралась вести себя покорно, надеясь, что хуже не будет:
– Побег? Куда побег – на тот свет? Чтоб и думать забыл об этом! Мне вас
надо живыми для батьки вашего сберечь. Не набегался ещё? Сколько ты бу-
дешь немцев щипать за хвост? Не буди лиха, пока оно тихо!
Но вот стало темнеть, конвоиры закричали: «Хальт, хальт!» Это немцы объ-
явили привал – люди легли на обочине дороги отдохнуть.
– Мам, а лес-то рядом, – не унимался Вовка.
– Если мы не убежим – жалеть будем, – вторил ему Виктор. Ты что не пони-
маешь, ни к чему хорошему нас фрицы не ведут. Может, не расстреляют, так в
Германию отправят. Не слышала, что многих туда отправляют? Это под Гоме-
лем пути взорвали, вот и ведут в Речицу, а там погрузят в вагоны – и тю-тю.
Когда совсем стемнело, Вовка пополз по высокой траве к лесу, Витёк с
Борькой – следом, за ними – мать. Вот не стало видно уже ни прислонившихся
к деревьям и задремавших конвоиров, ни лежащих на обочине уставших лю-
дей, – мать взяла Борьку на руки и все дали дёру в глубь леса. Просидели там,
пока не стало светло, потом пошли в деревню Осовцы, где жила их родня.
Там и жили, кое-как перебиваясь, как бабка говорила, «на подножных хар-
чах». Немцы наведывались редко, опасаясь близости партизан, которые всег-
да могли нагрянуть из леса. Всей деревней заведовал местный полицай, а
мать всё время боялась, чтобы шустрый Вовка и здесь что-нибудь опять не
натворил…
Когда пришла весть об освобождении Гомеля в конце ноября 1943-го, мать
заторопилась вернуться в город, за ней увязались Витька и Вовка…
То, что они увидели, городом назвать было нельзя – это вообще нельзя
было назвать населённым пунктом. Руины и пепелища, мёртвые пустыри, уце-
левшие там-сям лестничные пролёты, торчащие трубы сожжённых домов про-
стирались на столько, сколько могли видеть глаза. На некогда самых красивых
улицах – проспекте Ленина, Советской – возвышались несколько почернев-
ших зданий, как страшные декорации. Редкие тёмные фигуры бродили среди
руин, пытаясь найти хоть какую-то одежду, посуду… Основными обитателями
города были ветер и снег. Метель старалась прикрыть развалины, но тщетно,
остатки стен зияли чёрными ранами…
От их дома на улице Ауэрбаха – только фундамент и кусок стены. Уцелела
часть соседнего дома – как раз та, где жила девочка на тонких, как стебельки
одуванчика, ножках. Витёк и Вовка кинулись, постучали в дверь – им открыла
незнакомая женщина. На вопрос «А где Софьюшка?» она поправила на голо-
ве старый рваный пуховый платок, горько вздохнула:
– Так ведь всю их семью забрали в еврейское гетто. В Гомеле фашисты
проклятые устроили аж четыре гетто… Их всех расстреляли ещё в ноябре 41-
го… А они вам кто, родственники? – взглянув на торчащие из-под шапок пряди
волос, поняла: навряд ли эти белобрысые мальчишки были родственниками
Софьи… – Вам, наверное, жить негде? У нас в комнатушке 16 человек, мы тут
все спим впритык друг к другу на полу, вы уж простите, ради Бога…
Они возвращались в Осовцы, дорогой мать решила прервать тягостное
молчание:
– Горевать не будем, по весне вернёмся в Гомель, выроем землянку, как это
уже сделали многие. А там и война закончится, и город наш отстроим – ещё
лучше прежнего, вот увидите…
– Мам, а давай построим голубятню!
Услышав это от своего старшенького, Анастасия Сергеевна всплеснула ру-
ками:
– Витька, сынок, я думала, ты посерьёзней стал, а ты… эх, непутёвый! Са-
мим жить негде, а ты про голубей!
– Нет, мам, голубятню не для птиц, а для нас!
– Ишь, чего удумал! Это как же?
– А я вот смотрю: лестничные пролёты-то крепенькие, они уцелели во мно-
гих домах. А если жить под ними? Заколотить бока – и живи себе под надёж-
ной крышей: ни дождь, ни молния не достанут.
– Скажешь тоже – «голубятня»… Хотя… может, ты и прав… Ведь мы эту
землянку год копать будем: чем? Ложкой что ли? Да и кто? – задумчиво молви-
ла мать, глядя на худеньких своих сыновей.
– Так это ж получше землянки будет! – с азартом воскликнул неугомонный
Вовка: ему идея с голубятней очень понравилась.
Они так и сделали.
И жили совсем рядом: люди под лестничным пролётом, а голуби – им тес-
но было на крышах редких уцелевших домов – селились на верху этих лест-
ниц...
Одна из голубок вела себя как ручная. Смело подошла и попила водички,
налитой для неё в ржавую консервную банку, подождала зёрнышек… не до-
ждалась. Но всё равно прилетала каждый день, садилась близко и воркова-
ла.
Даже егозистый Вовка заметил её:
– А это не твоя ли голубка, Витёк?
– Может, и моя, – повзрослевший Виктор любовался, как переливались изу-
мрудным перламутром пёрышки голубки. – А может, это нас навещает Софья,
душа её…